Перекрёсток |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Перекрёсток » Отрывной календарь » Альрауны
1. Жанр|тематика|фандом:
Sherlock BBC
2. Рейтинг и прочие характеристики:
R, потому что я так хочу
3. Прием участников:
Saint Jimmy/Пухлоцугу
(Джим Мориарти/Шерлок Холмс)
Если бы взять и посмотреть
Что там внутри с той стороны
С той стороны где твои сныАЛЬТЕРНАТИВА АЛЬТЕРНАТИВ! АЛЬТЕРНАТИВА ВСЕМ АЛЬТЕРНАТИВАМ!
САМАЯ АЛЬТЕРНАТИВНАЯ!
Отредактировано Saint Jimmy (2014-01-02 22:33:24)
ПИШУТ (еще не прочувствовавшие. Две косматые псины - ком слипшейся шерсти. Горячие неприятные клыки, оскаленные печальные пасти, преданные темные глаза. На привязи. Все под контролем. Я говорил? Я говорил: ты ведь понял. О, ты слушал? Хотя бы в этот раз ТЫ СЛУШАЛ? ПОЧЕМУ ТЫ НИКОГДА МЕНЯ НЕ СЛУШАЕШЬ? ПОЧЕМУ? Почему?):
1. Преступник всегда возвращается на место... преступления. Какая мерзость. Ностальгия - паршивые спиды. Удар адреналина в голову, катехоламины, захват дофамина в клетку, синаптическая щель рвется, как слизистые, но это все так... утомительно, так занудно, умные слова: всегда очаровательно, всегда скучно, назойливо, как зубная боль, я поднимаюсь по лестнице, оправив брюки, одернув пиджак, подтянув галстук, холодно, сыро: оставив туфли при входе, выхожу на крышу, и вниз, по ступенькам, без перерывов катится вода: опасно, медленно, как судорожная блевота, накатывающая... о, сжимая горло где-то при основании, псы срываются, пальцы дрожат. Пасмурно. Темно. Б-б-больнобольнобольнобольнобосымиступнями, город бескультурья - битые бутылки. Отвратительно. Куда-то... будут ждать? Ветер похож на скрип лопнувшего стержня.
2. ...дан стержень фиксированной длины проходящий через данную точку АКУПУНКТУРА! УДАРЬ МЕНЯ СЕГОДНЯ: в правое веко, сломай безымянные пальцы, сними венец безбрачия, наказ на счастье. Раздроби кости, муку - по дорожкам, не мне тебя учить, расскажи мне - так, чтобы не напала зевота, - наотмашь, с размаху (можем сразу определиться) с точной целью: он продет в кольцо которое закреплено на плоскости
Крыша вращается, соскальзываю на черепицу, подумать только, какая нелепица - взрослые всегда говорят, одевайся по погоде, а я опять ОСЛУШАЛСЯ, и сжимаю голову в руках, чтобы не потерять. Псы скулят, забившись в угол,
но может так вращаться чтобы стержень беспрепятственно и поворачивался в нем и скользил внутри него
Тебе хорошо со мной?
Тебе хорошо со мной?
Тебе хорошо со мной?
Должно быть плохо, чтобы были удовлетворены все.
если один конец этого стержня скользит по окружности то какую траекторию может описывать второй его конец, ВИТГЕНШТЕЙН! Невероятно сексуально! Где ты? Я жду тебя, мне не хватает рук, и соскальзывают пальцы. Соленая вода залила глотку.
НЕУЖЕЛИ решил не прийти? Какая мерзость. Какая мерзость. Дождь усиливается, еще немного - соскользну по стене, утону в этом илистом городе на дне, И ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ этого допустить,
ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ,
я приказываю,
я гарантирую,
НЕ ПОСМЕЕШЬ,
скалят пасти, зажимают полы пиджака, едкой слюной заливают рубашку. Госпиталь тонет, и теперь стою - как капитан, на мачте умирающего корабля. У нас весь трюм - забит порохом, вместо якоря - зажженная спичка.
Чертовы псы.
О, черррртовы псы! Звучит очень по-пиратски. Шерлок, приходи поиграть.
Приходи поиграть.
Приходи скорее. У меня есть одно свободное место. ПРИХОДИ СКОРЕЕ! МНЕ ТАК СКУЧНО! ЭТА ЧЕРТОВА ПЕСОЧНИЦА, ШЕРЛОК! ПРИХОДИ, ПРИХОДИ, ПРИХОДИ!
Шерлок Холмс всегда был точкой на карте, Шерлок Холмс всегда был человеком на карте. И хотел бы им остаться, но чей-то белый палец, изрядно смоченный слюной, тёр-тёр-тёр точку, размазывая её по улицам и домам. Этот палец касался губ, языка, захватывал каплю слюны и снова тянулся к точке, выдавливал её из бумаги сильно и ласково. Выдавливал Холмса, непонятливого Холмса, не слышащего Холмса, меня.
Этот палец, белый, готовый вот-вот хрустнуть, вновь скользит по эмали зубов, набирает слюны и тянется ко мне, чтобы я, от волос и до ногтей на ногах, промок и пропах. Пропал.
Пока что вместо слюны – вода, и вода дождевая. По волосам на нос, а с носа до губ, во все трещинки. Шерлок Холмс – точка на карте, не забывай. Вода почему-то солёная, но всё равно напоминает слюну, набрякает на веках и в уголках глаз. Точка на карте, человек, который всегда знает путь.
Перила мокрые, хотя над лестницей крыша, перила мокрые, ведь по ним вели мокрой рукой. Это всё – призыв, это всё – ритуал. Нет, не то слово, это всё… Игра?
Шерлок Холмс – человек на карте, Шерлок Холмс всегда знает путь, Шерлок Холмс – гений, Шерлок Холмс. Шерлок.
Майкрофт не умел играть, я не умел играть; я верил, что это слишком просто, он верил, что это слишком просто. Слишком легко. Самое время научится, на это у меня есть ещё целый пролёт.
Перила мокрые, но нет мокрых следов, восемнадцатая ступень - сколотый край. Ещё целых пять и полумрак, но ручка двери точно будет влажной. Она влажная.
Это призыв, это точно призыв; там, за дверью будет меловой круг, в который мне придётся встать. Как демону, как джину, как духу, как гению. Как Шерлоку Холмсу. Там, за дверью, будет пентаграмма.
Шерлок Холмс будет точкой на карте, Шерлок Холмс будет человеком на карте, Шерлок Холмс откроет эту дверь. Я открою.
ВСЕ СРЫВАЕТСЯ.
МЫ ПЛЫВЕМ.
Неловко изворачиваясь по лондонским улицам, капитан повержен, управление потеряно, о боже - запрокинув голову, хохочу, пока не хрипну окончательно, - штурвал сорван, мачта сломана, палуба залита, обгорела, босые ноги - по щиколотку в воде, брюки намокли, отвратительно, как это мерзко, как публичное мочеиспускание, как что-то постыдное и мелкое, РРРРЕЗКИЙ ПОВОРОТ - ДЕРЖИТЕСЬ.
ДЕРЖИТЕСЬ КАК МОЖНО КРЕПЧЕ. МАЛО ЛИ ЧТО МОЖЕТ ПРОИЗОЙТИ. ЭТА ШХУНА БЕЗУМНА, И ВЕСЬ ЭКИПАЖ, ПРОСТУЖЕННЫЙ И ЗЛОЙ, В УНИСОН ТРЯСЕТ СВАЛЯВШЕЙСЯ ГРИВОЙ. Я ПЬЯН ТОБОЙ И ЭТИМ ВЕЧЕРОМ.
Я ЧУВСТВУЮ ТВОЙ ЗАПАХ, Я ЧУВСТВУЮ ТВОЙ ВКУС. ОН СОЛЕНЫЙ И ТЕРПКИЙ, КАК КРОВЬ, КАК ТВОЙ УСТАЛЫЙ РОТ.
Это всего лишь догадки, но - и ты тоже знаешь об этом, - я никогда не промахиваюсь. Мы проваливаемся во впадину Темзы, выворачиваемся наизнанку, окнами внутрь, погружаемся в воду, и теперь, если спустить с края крыши руку, она промокнет, станет тяжелой - и затянет в бездну. В самую чертову бездну, о, как призывно воют тритоны, обнажив грязные, желтые зубы, как пронзительно плачут усталые русалки, прикорнувшие на камнях, и мертвецы, распухшие, безлицые, будут тянуть ко мне свои расползающиеся пальцы:
О, ДЖИМ, ДЖИМ, ТЫ ЧЕРТОВ УБИЙЦА. ТЫ УБИЛ МЕНЯ, ДЖИМ, но ведь это не я, это все - они, у них ружья, у них веревки и лезвия, у меня - шелковый платок, заколка для галстука, разбитые часы на запястье, бессовестные закрытые глаза, но У МЕНЯ БЫЛИ ДЕТИ, УБЛЮДОК, У МЕНЯ - ЖЕНА, воет один, раздувшиеся губы истерически дергаются, глазницы выглядят мягко и развратно, Я ТОЛЬКО ПОМИРИЛСЯ С РОДИТЕЛЯМИ, стонет второй, трясет головой, и скальп медленно соскальзывает с черепа, как капюшон,
резко запрокинув голову, я возвращаюсь в себя, вверх, внутрь, наружу, отряхиваю промокшие рукава от мертвечины, кожи, ногтей, пропускаю волосы через пальцы - крепко привязаны к черепу, на утопленника не похож, не спутают, не затянут, твари, о нет, я не дамся, лица плещутся за бортом, лица шепчут, лица просят, угрожают, кричат, визжат, тают, растворяются в грязной зеленой воде.
Но если залило все, то где теперь ты, дурачина, неблагодарный, глупый мальчишка, ступени залило и дверь заперта, смерть бродит где-то рядом, и я смотрюсь в нее, как в зеркало; две безымянные псины тащат за воротник, повизгивая от холода и страха, дышат теплым и затхлым.
Соскальзывая по палубе, сотрясающейся от ударов снаружи, я аккуратно ползу, оглядываясь с каждым движением; сукины дети не успокаиваются, я слышу их крики, их стоны, их мольбы, жалобы, угрозы, ХВАТИТ, ХВАТИТ, ХВАТИТ, СЛИШКОМ ГРОМКО, ХВАТИТ, о, черт возьми,
утомился,
ближе и ближе, хватаю за воротник и скользим к краю вместе; ты опоздал, господин Детективное Агентство, сломай мне пару костей за это, - Ты опоздал, - осип, голос срывается, распухшая червивая рука хватает за волосы, позвоночник выгибается под невероятным углом, - Сломай, - чья-то мертвая рожа пучит глаза в сантиметре от лица, тошнота подкатывает к горлу против воли, и я снова смеюсь, все крепче и крепче сжимая холмсово запястье в пальцах,
ломкое и хрупкое, как бумагу, удивительно живое, и, о черт, - порезался. Какая неприятность.
Весь этот пролёт я учился играть; я цеплялся за влажные перила, я взбивал слюну во рту как масло, в маленькие липкие комочки, и прятал их за щекой. Я ступал эти пять ступеней медленно, так, как мог. Но карта, на которой Шерлок Холмс – точка, промокла и сминается в комок. Сминается в комок прямо сейчас, за дверью с мокрой ручкой.
Я примерял на себя нерешительность и страх, я примерял на себя отчаяние. Для тебя, чтобы ты увидел и раскрылся, чтобы ты разделся, чтобы ты промахнулся. Я вспоминал Молли и складывал мышцы лица как она, так же беззащитно. Ты нужна мне, Молли Хупер. Я вспоминал Ватсона, я вспоминал миссис Хадсон, я крал выражения их лиц и мерял, мерял. Ты должен поверить, ты должен раскрыться, ты.
Я выглядел до предела беззащитным, когда коснулся мокрой ручки, я уронил плечи до самой земли и надломил шею. Я выглядел опустошённым, я выглядел поражённым, я выглядел проигравшим. Ты стёр Шерлока с карты, ты продрал дыру на том месте, где он был, ты поверишь в это.
Я решил, что не буду смотреть на тебя. Шерлок Холмс не будет смотреть на Джима Мориарти. Точнее будет, но только на фигуру, и, если нужно взглянуть в лицо, то только на лоб, только. Туда, где кожа и нет глаз, где нет губ, мягких и готовых стрелять словами словно птицами.
Я открыл дверь и готов был встать в пентаграмму, что ты начертил мне; встать так, чтобы сделать шаг в сторону в любой момент. Но я ошибся. Ты уже успел смять мокрую карту, зажать меня-точку среди вывороченных улиц и перевёрнутых домов. Гений в комке мокрой бумаги, демон в песочнице. Вода, слюна и Шерлок Холмс. Много-много собачей слюны.
Отредактировано Пухлоцугу (2014-01-03 01:01:43)
Но ты безответен,
безответен, как лист бумаги,
как испуганная девственница, зажатая в углу (они чуют гниль, ползут на нее, как голодные слизни - да помоги же мне, урод, я останусь без головы, без короны и сердца, они говорят - их голоса на разных языках сливаются в один протяжный стон. Они утянут меня за собой, и я стану такой же - без лица и тела, без языка, немым ртом буду хватать воду, беззубыми деснами кусать кирпичи усталого борта, ТЫ ЭТОГО ДОБИВАЕШЬСЯ? ПРЕКРАТИ, ПРЕКРАТИ, ПРЕКРАТИ! Я УБЬЮ И ТЕБЯ, я, - они, - кто-то другой, УБЬЕТ ТЕБЯ, ТЫ БУДЕШЬ МЕРТВ, И ТЕБЕ БУДЕТ БОЛЬНО, ТЕБЕ БУДЕТ ОЧЕНЬ БОЛЬНО!),
как звон в ушах, нарастающий с каждым глотком этой обжигающей, страшной, холодной, горячей, грязной воды, я давлюсь, не могу дышать - разучился, - механизм сломался, - неужели тебе все равно, -
ведь мы были созданы друг для друга идеально подходящие элементы изощренной стеклянной мозаики потеснись порежешь пальцы как я о твои руки все изящно неимоверно взорвано и этих мертвецов все больше и больше ведь Темза вышла из берегов мы выше, - мы всегда выше! - выше всего и весь мир потонул в больной темно-красной слюне заполнившей мировую глотку
Мы барахтаемся в ней как новорожденные и исступленно молчим криво и неправильно сыграй мне на скрипке тишина шуршит волнами бьется в стены все равно я умею лучше чем ты
Я знаю ноты и клавиши на тебе посмотри внимательно здесь и больно а здесь хорошо здесь скоро будет хорошо если ты позволишь конечно ты позволишь. Дай посмотреть на тот кусок звезды который у тебя вместо сердца потому что мы не могли выйти случайно нас ковали из пыли и мертвых планет столько световых лет чтобы на тонущем госпитале посреди ожившего кладбища распухших мертвяков мы наконец-то обрели друг друга и забили насмерть развязавшимися языками
ДА КАКОГО ЧЕРТА ты все время ОТВОДИШЬ СВОИ ЧЕРТОВЫ БЕССТЫДНЫЕ ГЛАЗА ПОСМОТРИ МНЕ В ЛИЦО
ТЫ СТРУСИЛ
ХА-ХА, ТЫ СТРУСИЛ! ТЫ ПРОСТО ТРУС! ПРОСТО ТРУС!
Ты омерзителен мне, отвали, просто отвали, держи меня крепче, держи крепче, потому что я так сказал, потому что так надо, слушай мои приказы
СЕЙЧАС ЖЕ слушай мои приказы какой же ты идиот и зануда
Все вращается -пре- вращается и топит внутри себя, как заботливая мать топит внутри оголодавшего ребенка (скоро он пожрет ее изнутри. Совсем скоро. О, как мне одиноко. Мне так чертовски одиноко. У тебя такие рыбьи глаза, тебе комфортно и здесь,
ублюдок,
я ведь скоро утону, всплыву кверху брюхом,
а ты умчишься куда-то вниз - лечить больных, штопать погибших, успокаивать рухнувших опрометчиво и гулко. Мне нет НЕТ МНЕ НЕ СТРАШНО. Мне странно
Прекрати так сжимать руку потому что делать больно должен я КОГДА ТЫ НАКОНЕЦ ЗАПОМНИШЬ ЭТИ ЧЕРТОВЫ ПРАВИЛА? Прижми крепче, еще крепче)
Я весь мокрый, наконец-то нет ничего сухого, даже в карманах вода и слюна. Я пытаюсь спрятать туда руки, хотя знаю, что пусто, пусто, там. Я даже почти не дёргаюсь, только нога дугой, та, которую прокусили, как только я открыл дверь с мокрой ручкой. Собаки, похожие на овец, мокрые и пахнущие, нет, не псиной, а им, тянут полы моего плаща. Тянут моё тело. Они рычат и должно быть страшно, должен быть конец, но конца нет, только вода по крыше и моё ободранное лицо. Нет, не смотреть, нельзя смотреть на него, нужно сгруппироваться, нужна поза эмбриона. Вода и слюна – околоплодные воды, и столько крови, как при рождении, нет, что за бред. Я сейчас чуть поверну шею и глотну воздуха; Шерлок Холмс сейчас вздохнёт глубже и придёт в себя. ПРИХОДИ ЖЕ, ШЕРЛОК.
Вместо воздуха сейчас нужно глотать мысли, мысли, не наполненные собаками и водой. Не наполненные инстинктом самосохранения. Пёс тянет за рукав, тянет, как его обучили, вышколено и заискивающе, раздирает до самого локтя. Теперь рука обнажена, надо как-то спрятать её под себя, надо сгруппироваться, поджать ноги, надо. Шерлок Холмс сейчас рванётся, слегка, чтобы сменить положение, Шерлок Холмс сейчас рванётся, но не взглянет на Мориарти. Взглянул.
Мориарти – ловушка, куда большая, чем эта крыша и собаки. Мориарти – ловушка, куда большая, чем Ирен. Вот он, рядом, мягкий подбородок, мокрый от дождя. Мужчина, сорок лет, учитель литературы, разведён, планирует суицид. А теперь он чуть повернёт голову и… Мужчина, тридцать четыре года, гей, пианист, хочет усыновить ребёнка из страны третьего мира. Дёрнет губой – мужчина, тридцать восемь лет, из них двадцать четыре провёл в офисе, а ещё пять в психиатрической лечебнице в Мельбурне. А затем опять жест и снова… Новое лицо, новая судьба, новая жизнь. Актёр, археолог, астрофизик. Террорист. Отец-одиночка. Джим Мориарти. Джим.
Я смотрю, а он хватает моё запястье, слишком мягко, можно бы и вырваться, да только куда. Шерлок Холмс легко может перехватить этот захват, вывернуть белую руку, запачкать её в своей крови, которой и так много вокруг, а ещё больше внутри. Шерлок Холмс и перехватывает, но не рвёт на себя, не выворачивает, а держит. Я держу. Тысячу людей за одно запястье.
О, я соскальзываю, но я соскальзываю
Держаться нечем
УМОРИТЕЛЬНО
Ты задумывался об этом конечно же задумывался поэтому я и выбрал тебя
Люди такие забавные механические зверьки ломаются и латают себя изо всех сил а потом разбегаются и ломаются снова как будто заело механизм размазало по мехам зажевало в шестеренках где твой тумблер на который можно нажать и загорится лампочка может быть здесь? теплее теплее руководи мной совсем вниз чертовы псы орут человеческими голосами
Руки скользкие влажные я не позволю тебе победить хотя бы здесь/держусь за твой язык своим языком кусаю остро больно раз ты не хочешь меня держать помогу себе сам
Почему - ну почему, - ты идиот, Холмс, - не можешь понять: один ты не выживешь на этой полоумной палубе, потому что только я знаю ходы, ключи и карты, все пароли и явки мои, в моей бесстыдной рассеченной голове, посмотри в эту трещину: оскаленный рот,
ОНО ОПАСНО? ОНО ОПАСНО,
Тебе должно быть тяжело, потому что ТЫ БЫЛ РОЖДЕН, чтобы было тяжело, и мертвецы расступаются перед твоим божественным светом, гуттаперчевым нимбом, стыдливо опускают голову, плачут пустыми глазницами, и сукровица, вязкая, тошная, свисает с их лиц густыми нитями. Убери скорее своих косматых ублюдков, они омерзительны, от них плохо пахнет. Посмотри: я принес тебе целый мир, влажный, одинокий, покосившийся, как покинутый дом, и в этой зудящей тишине все становится настолько интимным, что изнутри проваливается куда-то - еще глубже, - прожженная дыра.
Ты куришь? Хочешь сигарету?
Никакого толка. Босые ступни ободрал об бетонный пол, истесал пальцы, карабкаясь вперед и вверх, пока все не вернулось со своего острого угла, резко встало на свои места, и все: нелепо. Хочется смеяться. Смеюсь. Громко и истошно, пока не заканчивается воздух, - снова.
А тебе не смешно? Почему? ТЫ ТАКОЙ СКУЧНЫЙ, ТЫ ЗАНУДА, ХОЛМС, ПРЕКРАТИ. ПРЕКРАТИ ПОРТИТЬ МОЙ ПРАЗДНИК, Я ИСПОРЧУ ТЕБЕ КОСТЮМ, ЛИЦО, РЕПУТАЦИЮ, эти изящные губы, утри кровь
Или я заберу ее всю, ничего тебе не оставлю, так тебе и надо
Прекрати ломать кости, прекрати, прекрати/продолжай, - Продолжай, - я улыбаюсь, мне хорошо, а тебе? О, мне так плохо, утешь меня, накорми мое прожорливое одиночество, сделай мне трон своей кожи, сколоти мне корону своих костей
Ублюдок, ненавижу, ненавижу, ТЫ ВЕДЕШЬ СЕБЯ, КАК РЫБА - ПЛЫВИ ОТСЮДА, ПЛЫВИ ВОН! ТЫ СЛИШКОМ ОПРАВДЫВАЕШЬ МОИ ОЖИДАНИЯ, чертов сукин сын, холодный, мокрый, молчаливый
Почему - никакой реакции - тогда я сам - за борт, - если ты не ответишь, - не попрошу, даже не думай
Шерлок Холмс – точка в смятой карте и его несёт куда-то вода. Шерлок Холмс пытается абстрагироваться и думать о себе в третьем лице, но не может. Я не могу.
Восемь собачьих лап, мокрых и пушистых, скользят по крыше, а стук когтей скрадывает вода. Четыре человеческие ноги - нет, всё же три, та, моя, прокушенная, уже не считается - упираются и ищут опору. Рука Мориарти проносится рядом с моим лицом, и, вот, пощёчина или просто касание, но всё равно больно по ободранной коже. Я лишь сплёвываю кровь, которая тут же сливается с водой, и даже не пытаюсь ухватиться. Хотя, нет, пытаюсь, но уже потом, после того, как он вытаскивает нас куда-то. Восемь собачьих лап прошлись по мне, по прокушенной ноге и ободранному лицу. Кровь и вода разъели глаза и так даже лучше, всё теперь мутно и рыхло, можно оторваться от его лица. Что-то хрустит между зубами, это нужно раздавить, занять себя чем-то, чтобы убежать от него. Слишком много, слишком рядом, слишком мокро.
Что-то касается моей ноги – той, которая уже не считается – что-то касается моей ноги. И это точно не собака. Рваные раны выше колена способствуют тому СПОСОБСТВУЮТ ТОМУ помогают крови найти выход из тела. Чем ближе рана к паху, тем больше вероятность ТЕМ БОЛЬШЕ ВЕРОЯТНОСТЬ что кто-то сейчас перетягивает её.
Шерлок, заткнись, Шерлок, приди в себя. Шерлок Холмс ведь хотел быть разбитым и беззащитным для Мориарти, Шерлок Холмс ведь хотел убедить его в этом. Шерлок Холмс.
Теперь перед лицом опять собачья лапа. Или овечье копытце. А рядом что-то белое, как корабль на воде. Округлое и мягкое. Можно чуть передвинуться в его сторону, на одних лопатках, почти не тревожа тело. Уткнуться и укусить, впиться как КАК ОВЦА слюняво и беззубо. И жамкать во рту, мусолить по-старчески слабо. Откуда у меня такие мысли, кто заставляет меня так действовать? Почему мне кажется, что от моих губ на этом белом, на этой ладони открывается стигмата? Или стигмата всё же на моём языке?
Усталые и слабые после мировой катастрофы - но еще не все, не так быстро, ты ведь не думаешь, что я позволю этому кончиться так скоро и так скучно: вяжет язык, болезненно расплетается экзотическими цветами внутри, под натянутой кожей, в скрещенных костях, боевая позиция, посреди - уязвимая прореха.
Это, слышишь: этот непристойный, омерзительный, соблазнительный звук, с которым вода всасывается внутрь, кажется, наглотался ее по полной, забил ей тело вместо органов и сочленений, теперь - мешок, полный грязного, тусклого, мутного, и где-то там на горизонте распускается отвратительная, жуткая дыра слива, неспешно
вливающая
впускающая в себя
Мы снова падаем. Куда теперь? Разве можно - еще ниже? РАЗУМЕЕТСЯ, МОЖНО, КОНЕЧНО, ТАК - ВДВОЙНЕ ИНТЕРЕСНЕЕ, НЕ ХВАТАЕТ ПУБЛИКИ: НА ДАЛЬНИХ МЕСТАХ, ПРИ СВЕТЕ ПРОЖЕКТОРОВ. СОЛОНОВАТАЯ ВОДА СТАНОВИТСЯ СЛАДКОЙ, СМЕШИВАЯСЬ С СОЛОНОВАТОЙ КРОВЬЮ, И Я ИССТУПЛЕННО СЛИЗЫВАЮ ЕЕ С ЭТОГО ПУСТОГО ЛИЦА, КРАДУ ТЕПЛО, АККУРАТНО СНИМАЮ ТЕНИ ПЛАСТ ЗА ПЛАСТОМ, ОБРЫВАЮ ВЫКРОЕННЫЕ ЧАРЫ.
ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, знаю, каково это на вкус, и, знаешь, Я НИСКОЛЬКО НЕ ОШИБАЛСЯ. НЕ СМЕЙ ТЕРЯТЬ ВЕРУ В МЕНЯ, БЕЗВОЛЬНЫЙ УБЛЮДОК. НЕ СМЕЙ БРОСАТЬ СВОИ СОМНЕНИЯ. МЫ СТАНОВИМСЯ ЕЩЕ БОЛЕЕ ЖИВЫМИ - ТЫ И Я. МЫ ПРЕВОЗНОСИМСЯ ЗАЖИВО, до обезвоживания, иссушенная кожа. Неприятно, правда, у меня на ладони
РАСПУСТИЛАСЬ РОЗА ТВОЕЙ КРОВИ.
Как это прекрасно, как это больно, как это живо - докажи мне еще раз, о, твое лицо, это так смешно, - НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИ, иначе я сломаю все твои кости, я разобью твою нахальную морду, я натравлю этих псов, пускай они разорвут себя на части,
соберу по кусочкам, составлю из них: себя, нам будет хорошо вдвоем - снова, теперь уже - практически идентичным, добавить какой-нибудь неправильный штрих - вместо уха кусок бедра, а ладонь прикрепить к стопе, - мы будем идеальными,
вступим в этот мир, держась за руки, как два короля - тебе надо только согласиться,
что-то пробормотать своим дурацким голосом, простонать,
вода с похабным хлюпаньем уходит, и мертвецы оседают на пустых камнях, виснут на стенах, падают в окна, пара на шпиле, там, посмотри: потрясающее зрелище, закат - винный, как это твое...
перестань, убери, ведешь себя, как идиот...
Ну нет, хватит, Я СЕРЬЕЗНО, ХВАТИТ, я научил тебя, лучше: поцелуй меня еще раз, потому что теперь падение будет более сокрушительным, если одна из этих рук все-таки дотянется, а мне так ХОЛОДНО, и так ОДИНОКО, ты слышишь? Я СОГРЕТ, Я НИ В ЧЕМ НЕ НУЖДАЮСЬ, ОТВАЛИ, УБЕРИ СВОИ ЧЕРТОВЫ РУКИ.
Я – овца. Я внутри овцы. Я прячусь и мусолю его белую руку в холодных слюнявых губах. Я – овца, меня не тронут собаки. Я – овца, меня нужно пасти. Только так я могу накопить силы, только так я могу спастись.
Где-то внутри, за кудрявой овечьей шерстью – СВЯЖИ МНЕ НОСКИ, МИЛЫЙ – смеётся Шерлок Холмс. Он хохочет и хохочет, он должен знать тридцать и три варианта победы, но знает лишь тридцать и три варианта несчастья. Он – это я, только старше и умнее, я – это он.
Овечьи кудри вот-вот состригут, и не останется ничего, но кто-то же должен спастись, кто-то – Шерлок Холмс. Но как? Как-как-как?
Слишком много крови в воде вокруг, и кто-то лижет овечье лицо, нет, какое лицо может быть у овцы? Овечью морду, тупую и кроткую, овечью морду СЛИЖИ С МЕНЯ КРОТОСТЬ И ПРОСТОТУ овечью морду. Кто-то лижет, собаки или нет, даже не хочу представлять, хочу спастись, но как-как-как… КАК
Где все варианты, где карта, на которой размечены все пути? Где мой пожарный выход? Все тридцать три варианта ведут к одному – к его лицу и его языку на моём лице. Ему ЕМУЕМУЕМУ не нужно знать, он и так всё ВСЁВСЁВСЁ чувствует. Любую мою реакцию, любое моё действие. Он верит, что… Он верит, что…. ОН ВЕРИТ, ЧТО
Он верит. Он наконец-то верит. Теперь остаётся только довести себя до конца, довести Шерлока Холмса до конца. Я научусь играть, я почти научился. Хватит глотать воду и кровь.
Я приподнимаюсь на локте – не знаю, правда, на своём ли – и смотрю на него. На мокрые волосы, на шею с мягкой складкой ЗАДУШИ ЕГО, ЗАДУШИ
Я тяну руку, но не к шее, хотя ещё остались силы, я тяну руку и кладу её на его грудь. Скольжу по мокрой рубашке, под мокрую рубашку, слишком быстро, сильно и глубоко, так, что пуговица – по нам и в воду. Мои пальцы разбухли и почти ничего не чувствуют. Его кожа такая резиновая или из резины моя рука? Я закидываю на него мою прокушенную ногу, она уже ни на что не годится, кроме как на это. И целую его, пока локоть не ослабел.
Я как мёртвая лягушка, к которой подключили электроды, я могу реагировать и сокращать мышцы, но… ВОЗБУДИТЬСЯ Я МОГУ? Может ли Шерлок Холмс возбудится? Я ерзаю по нему – Шерлок Холмс ёрзает по Джиму Мориарти – я ёрзаю по нему как по резиновой кукле. Я целую, я всасываю его губы и язык, но ощущаю лишь кровь. Я кашляю водой в его открытый рот и пью её оттуда как из чаши. Шерлок Холмс нашёл Святой Грааль – на первой полосе всех газет.
Моя рука всё глубже проваливается под его рубашку, уже до самой подмышки и заламывается куда-то вбок. Хрустит запястье. Шерлок Холмс отрывается от губ Джима Мориарти и тяжело дышит. Мориарти – Мадонна – белый и безмятежный. Шерлока Холмса рвёт на лицо Джима Мориарти – меня рвёт, но в желудке только кровь и вода. Они - на мгновение - дрожащим нимбом вокруг его головы. Из резиновой куклы в деву Марию.
Нельзя допустить, чтобы он открыл глаза, нельзя допустить, чтобы он посмотрел. Тогда всё будет потеряно, нужно его заткнуть, иначе он снова станет кем-то другим. Я склоняюсь, чтобы снова его поцеловать, резко и поспешно, но промахиваюсь и лицом в воду, об крышу. Ломая зубы.
Отредактировано Пухлоцугу (2014-01-03 22:47:57)
Святоша Джимми, упав на колени посреди горы трупов, усердно и исправно молится, перевирая слова молитвы, и
ПОСЛЕ СМЕРТИ НАМ СТОЯТЬ ПОЧТИ ЧТО РЯДОМ. ТЫ НА "Ш", А Я НА "М". ЦАРИЦА НЕБЕСНАЯ, РАДУЙСЯ, ИБО ТОТ, КОГО ТЫ УДОСТОИЛАСЬ РАСТИТЬ ВО ЧРЕВЕ ТВОЕМ, ВОСКРЕС ИЗ МЕРТВЫХ ПО ПРЕДСКАЗАНИЮ СВОЕМУ. Радуйся и веселись!
Радуйся и веселись!
Радуйся и веселись!
В желчи и слизи, крови, сбившемся дыхании и плазме твой сын отдается первородному греху, совершенному на новой, пустой земле, соблазненный? Дошедший до точки, до края себя, переползший через границу - о, черт возьми, это правильно, мне это нравится, - твоя вода теперь во мне, наша вода высохла под зажегшимся на горизонте солнцем, нет, подожди... мне это кажется; она льет с удвоенной силой, смывает волосы, кожу, одежду, груда костей на заброшенной крыше среди распухшего, страшного, странного, жгучего, ОБВИНЯЮЩЕГО, разве я один слышу эти крики?
Ведь именно ты не догадался, кто ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛ УБИЙЦЕЙ, ВОТ ОНА - ДЕТЕКТИВНАЯ ДРАМА, И ТЫ - ВЕДУЩИЙ, ВЕДОМЫЙ СВЕДУЩИМ, ЗАЖЕВАЛО И СХЛОПНУЛО!
Все переворачивается с ног на голову снова и снова и снова, пока не начинает мутить болезненно и тошно, ты сегодня странный, Девственник обзавелся собственным мнением - напором, - это любопытно, - крыша сужается до одной маленькой, острой точки и снова мгновенно раскрывается, вспыхивает сверхновой, чувствую, как обгорает пальто, тлеет кожаный ремешок часов и циферблат оставляет темное, больное пятно на запястье, отлипая от тонкой горелой кожи, и не смей, НЕ СМЕЙ перехватывать инициативу, веду здесь я, а ты - просто очередное мертвое тело, попрекающее меня безрассудством и бессмысленными тратами,
ВСЕ мои траты осмыслены и осмысленны, ТЫ безвкусный, терпкий и ломкий, усталый воздух льет вместе с водой, как пухлый кисель, забивает поры, зажигает огонь - еще больше огня, - еще больше; агонизирующие псины одной большой грудой тихо скулят где-то в углу, вжавшись мордами в пол, и теперь ты тоже - такая псина, усталая и испуганная, вода течет по волосам, облепившим лицо, я убираю их почти ласково, аккуратно, придвинувшись вплотную, усевшись сверху:
- Немедленно прекрати свой безответный мыслительный процесс, чертов эгоцентрик, я - точка интереса, в которой мы с тобой соприкасаемся, дай мне все свое тело, всю свою голову, все свои идеально отлаженные мозги и уродливые кособокие мысли, я... подожгу их и выкину прочь, выкину прочь,
- МАЛЕНЬКИЙ, ЖАДНЫЙ МАЛЬЧИШКА! ТЕБЯ НЕ УЧИЛИ: НАДО ДЕЛИТЬСЯ, ТЕБЯ НЕ УЧИЛИ?
- Обколол все пальцы и заснул пару раз подряд, каждый - все глубже и глубже, пока не проснулся наизнанку, а выбираться не спешу, как ящерица в околоплодных человеческих водах, обвивающая уродливого, святого младенца:
я пришел на твою церковь плясать на твоих костях, так прими же меня.
Прими и прости.
Amen. [ERROR!]
Amen. [ERROR!]
Amen. [ERROR!]
Челюсть кувшинкой об крышу, и я теряю зубы.
ПОЧЕМУ ИМЕННО КУВШИНКОЙ
Почему именно цветком, цветы – это ведь гениталии растений.
ГЕНИТАЛИИ
Что за мысли, что с тобой, Шерлок Холмс? Почему ты глотаешь воду и не можешь остановиться? Почему я глотаю?
Три зуба уже в моём желудке, а четвёртый выпадает из губ и куда-то, потоком воды, вниз или вверх.
Различают три функционально ориентированные группы зубов: фронтальные (передние, откусывающие) и боковые (разжёвывающие). Почему три, если их две? Почему я называю только две, а думаю, что их три?
Три зуба уже в моём желудке, а форма зубов соответствует их функции. Группу откусывающих зубов составляют резцы и клыки. Кто ты, Джим, резец или клык?
Вода вокруг теперь окончательно стала водой, в ней нет больше вкуса крови и слюны. Она дистиллированная, она как из пробирки. Я смотрю сквозь неё и вижу всё, что хочу, я вижу резцы и клыки. Резцами называют зубы, коронки которых имеют режущий край, клыки отличаются от них тем, что коронка имеет заостренную коническую форму. Ты слышишь, Джим, ты, режущий край?
ЦВЕТЫ – ЭТО ГЕНИТАЛИИ
Челюсть кувшинкой об крышу, и я теряю зубы. Откусывающих зубов — двенадцать, они расположены по шесть на каждой челюсти: по три — от средней линии. По три в моём желудке.
ПО ТРИ
Вода остаётся вверху, а меня переворачивают и ударяют лицом об воздух. Ноги, где-то там, искривлённые, а колени буйками предостерегают о глубине. Бойся. Бойся, Шерлок Холмс.
Группу разжевывающих зубов составляют премоляры и моляры. Два моляра и один премоляр в моём желудке. Кто теперь разжуёт мне, что происходит, ты?
Где-то скулят собаки, им страшно так же, как бывает страшно Молли Хупер. Им страшно, а мой резец шатается.
ЦВЕТЫ – ЭТО ГЕНИТАЛИИ
Моя челюсть кувшинкой об крышу, и теперь в неё – белые пальцы. Белее, чем кувшинка, белее, чем белки глаз. Разжевывающие зубы имеют многобугорковую жевательную поверхность: премоляры — по два бугорка, моляры верхней челюсти — по четыре бугорка, моляры нижней челюсти — по пять бугорков. Ты понимаешь, как это звучит? Ты чувствуешь эти бугорки, ты, ты?
ГЕНИТАЛИИ – ЭТО ЦВЕТЫ
Да, я начинаю что-то понимать. Только понимаю ли правильно?
Ты шатаешь мой резец, ты делаешь это почти ласково, а я, полый и пустой, а я, я, я, я, я, я? Я открываю рот ещё шире.
Вы здесь » Перекрёсток » Отрывной календарь » Альрауны
