Маленький реабилитационный центр для наркозависимых находился довольно далеко от крупных городов и был нарочно лишен современных средств связи, за исключением единственного телефона, расположенного в кабинете руководителя центра, где, работали всего шесть человек – двое европейцев, аргентинец и трое японцев – члены организации «Врачи без границ», занимающиеся профилактикой и лечением наркомании. Пациенты – в основном молодые люди, были дружны и приветливы, и как нередко бывает с людьми, долго прожившими одной малочисленной общиной, довольно своеобразны.
Мураки нашли в низине, у ручья, в обгоревшей одежде, бесчувственного, но совершенно невредимого и доставили в ближайший медицинский пункт, а именно в общину «Надежда», где тот и пришел в себя через несколько дней. И мог бы вернуться домой, если бы не странное желание покоя, накрывшее его в миг, когда, вместе с воспоминаниями о стене пламени, окружившей его и плененного шинигами, пришло осознание, что Саки мёртв.
Вот так, на пороге достижения цели, он потерял смысл существования и всё – десятки убийств, множество спасенных жизней, исследования и проекты потеряло значимость. Казутака чувствовал себя опустошенным – ел, пил спал, отвечал на вопросы, гулял, если его звали выйти в крохотный садик, за которым ухаживали пациенты, но даже не прикасался к газетам, которые медсестра оставляла на тумбочке каждый день, зато периодически листал Писание.
Вот и этим вечером он перечитал  откровения Екклесиаста, раздумывая, а не присоединиться ли к этой команде, в качестве врача, им, быть может, найти здесь, где люди обретали свободу от своих слабостей и демонов, свое новое призвание. Но едва ли его хранитель, исправно обеспечивающий Мураки  защиту и бессмертие, решил навсегда покинуть человека, как только условия заключенной сделки стали невыполнимы.  Оставив Библию, Казутака подошел к окну, распахнул обе створки, впуская в комнату вечерний холодок,  и закурил

Голос за спиной прозвучал неожиданно и, учитывая, что Казутака несколько дней пролежал без сознания, да и прежде не отличался скудостью и серостью воображения, можно было счесть, что мягкий воркующий голос в комнате, где никого, кроме Мураки не было еще минуту назад – галлюцинация. Однако таких галлюцинаций в обыденности доктора бывало уже столько, что он затянулся, обдумывая, кто бы мог вот так явиться к нему, выпустил дым меж губ и только потом обернулся.
- Забыть прославленного поэта Йошитакэ Мунэсаду, своего спутника и сотрапезника было бы непростительно с моей стороны, - протянул он, одарив гостя мягкой, вежливой и чуть удивленной улыбкой, - надолго ли ты в мире людей?
Кицуне принес с собой не просто воспоминания о службе при дворе Тайра Щиро, но и странное чувство – предощущение перемен, того самого жизненного перекрестка, когда нет у человека ни судьбы, ни предопределенности и он выбирает сам, как поступить, куда свернуть, какое принять решение и не имеет права ошибиться, потому что немало грядущих дней, а то лет зависят от этого выбора. И потом уже, ведомый судьбой, сложившейся на этом перекрестке, он не сможет ни отказаться, ни свернуть в сторону, ни возвратиться, чтобы изменить решение.  Кицунэ совершенно не изменился, разве что простое белое хаори, лишенное обычной для придворных модников вышивки, пусть и в тон ткани, да однотонные хакама, смотрелись на нем как-то непривычно, словно лис был осужденным преступником или изгнанником, а не любимцем дайме.
- Прости, я сам гость в этом доме, и не могу предложить тебе ни трапезы, ни даже чаю, - Мураки понимал, что  Йошитакэ и сам едва ли  пожелает обнаружить свое присутствие перед обитателями центра «Надежда», но не спешил спрашивать гостя о цели визита, и тем самым торопить его, словно желал бы скорее избавиться от общества старого знакомца. При других обстоятельствах он расспросил бы о здоровье юного  Щиро, о том, что нового случилось в Агарте, где миновало много больше, чем полтора десятка лет, но сейчас решил подождать, пока гость из прошлого сам расскажет о цели своего визита, пусть даже рассказ этот будет неправдоподобной историей о том, что дескать здесь, в этой местности Йошитакэ оказался случайно и по удивительному стечению обстоятельств увидел первого советника Нищи но дайме и не смог не поздороваться.

Лисьи манеры Йошитакэ в сочетании с определенной дозой искренности и непосредственности, огранных придворным этикетом и жизнью среди высокочинных гадюк из числа ёкаев, всегда нравились Мураки, да и не только ему. Будучи первым советником Нищи но даймё, Казутака был уверен, что своему возвышению и долгой службе при дворе Тайра, этот юный кицунэ обязан был не только и не столько своим стихам, сколько обаянию,  живости и легкости нрава и тому, что получал от придворной жизни, со всеми ее интригами, тайными союзами и доносами, истинное наслаждение. Потому, когда кицунэ, наконец, озвучил то, ради чего отыскал его в этой глуши, Мураки подумал о том, что лучшего гонца, чтобы доставить эту весть, юный Щиро найти просто не смог бы. Не пропустил доктор и упоминание имени старого друга, поняв из сказанного лисом, что тот уже встречался с Орией, однако внешне оставался  спокоен и ожидал, пока вестник из мира мононоке закончит свою речь.
- Ты проделал долгий путь, Йошитакэ-сан, - произнес мужчина, задумчиво, - и сумеешь вернуться в Агарту, но вот мне это едва ли удастся, даже для того, чтобы подтвердить свою верность господину Тайра и готовность вернуться к своим обязанностям.  Куда же желает отправиться  наш господин,  раз решил, что я вновь могу быть полезен ему?
Разворачивать свиток он не спешил, чувствуя, что гладкая шелковистая бумага несет вести о переменах в его жизни и таких переменах, которых сам Мураки совершенно точно не желал бы для себя.
- Тебе велено вернуться с ответом тотчас, или я могу располагать твоим обществом, дружбой и услугами, пока не напишу письмо нашему господину?

Даже во времена, когда, будучи первым советником юного правителя Западных земель, он стоял по правую руку от Тайры Щиро, Мураки не расщедривался на эпитеты, слывя из-за этого человеком сухим и жестким, теперь же, отвыкнув от витиеватых и осторожных речей, он стал говорить еще лаконичнее, почти грубо для утонченного восприятия царедворцев, но не считал нужным лицемерить перед этим гостем – мастером тонкой лести и смены личин, зная что один умелый лжец легко распознает игру другого.

Забытая сигарета истлела до фильтра, и Казутака положил ее в пепельницу на подоконнике. Но затем только, чтобы выудить из пачки еще одну.
Воистину, оставшись без первого советника юный тэнгу не поумнел и не повзрослел, хотя в Агарте миновали десятилетия и можно было бы ожидать, что отрок, которым Мураки помнил Тайру Щиро, возмужал. Слова вестника о намерении дайме Западных земель явиться в мир живых заставили доктора недоверчиво улыбнуться. Для большей части ёкаев, исконно живших в Агарте проход между мирами был недоступен из-за различия сущностей мононокэ и людей.  Лишь лисьи тропы кицунэ позволяли сведущим пробираться в мир живых и покидать его. И присутствие Йошитакэ в этой скудно, по-европейски  обставленной комнате показывало, что шельмец прошел посвящение и знает если не о тропах, то о вратах.
Тех самых вратах, чьими хранительницами были дальние родственницы придворного поэта.
Не нужно было долго гадать, каким образом тэнгу собрались попасть в мир живых, но вот зачем Щиро понадобился советник – Мураки теперь заинтересовало всерьез. Выкурив полсигареты и затушив окурок, он сломал печать и развернул свиток, привычно глянув на подпись и другой печатный оттиск под текстом, прежде чем приступить к чтению.
Дочитав до середины послания и тем самым миновав долгий перечень титулов и владений Тайра Щиро, благословленного богами на правление во славу древнего рода, он, наконец, добрался до сути письма, изложенной кратко и по существу. А прочитав, едва не расхохотался.
- Тело? Наш господин хоть понимает, насколько малы возможности людей в сравнении с теми, которыми обладает он, будучи тэнгу?
Хотя от правителей редко требовалось понимание какого-либо вопроса – достаточно было желания.
Подняв глаза на вольготно расположившегося на узкой кровати кицунэ, Казутака подумал, что томная и фривольная поза Йошитакэ была б уместнее для покоев царедворца, а не этой аскетичной и скромной комнаты и улыбнулся этой мысли, не возражая против вольностей незваного гостя.
-  Завтра я отправлюсь в Киото, - произнес он и снова опустил взгляд на лист бумаги, дочитывая послание, - если ты виделся с Мибу-доно, то знаешь, где он живет  и чем занимается. Там и встретимся завтра вечером. Ты уже устроился в нашем мире, Йошитакэ, или предпочитаешь небо над головой нашим отелям, а тепло своей шкуры человеческим постелям?

Сладкоречивый интриган, Йошитакэ ничуть не изменился, всё так же кокетничал и вольничал, словно не замечал сухости и сдержанности тона собеседника или не желал понимать их, совсем как юный даймё Тайра со своими безумными планами. Мураки с улыбкой полюбовался на вытянувшегося на постели кицунэ, подумав о том, как прекрасно создание, в полной мере сознающее свою грацию, молодость и силу и получающее от этого понимания искреннее наслаждение. Но баловать поэта комплиментами не стал – кицунэ и так не страдал комплексами, а вот взращивать его нарциссизм Казутака полагал делом бессмысленным. Проще было подарить Йошитакэ зеркало и не тратить время на комплименты.
- Еще сотня таких встреч, Йошитакэ-сан, - усмехнулся он признанию поэта, - и ты станешь совсем бессердечным, потому что осколки превратятся в пыль, а пыль развеет ветром сожалений о случившемся или произошедшем. Вот тогда перед твоим обаянием действительно будет невозможно устоять. Так тебе есть, где жить в Киото, или похозяйничаешь в моей квартире? Ключа у меня здесь нет, но это ведь не проблема.
Казутака вновь задержал взгляд на облачении лиса и задумчиво закончил:
- Да и привести себя в более соответствующий этому миру и твоему положению вид, тебе не помешает, раз уж ты будешь помогать мне обеспечить все к прибытию нашего господина в Киото, тебе придется заняться и поисками дома и обеспечением должной защиты для Тайра-сама и его свиты. Ты сказал, что некоторые из них уже в Киото, но не сказал, много ли и чем они занимаются.
Упоминание лисом имени сутенера и его знакомства с шинигами, Казутака проигнорировал, полагая, что об этом лучше поговорить с самим Орией, а не сплетничать с словоохотливым гостем.

Превращение кицунэ в лощеного, словно сошедшего с обложки журнала делового человека позабавило Мураки. Свернув послание и без должного пиетета сунув его в карман легких брюк, Казутака сократил в пару шагов расстояние между ними икоснулся пальцами дорогой ткани пиджака, протянув, с легкой, чуть снисходительной полуулыбкой, часто скрытой одной из многочисленных масок Первого советника Нищи но даймё от лишних глаз, но лису хорошо знакомой:
- Морок… Нет, любезный ЙОшитакэ-сан, морок в этом мире не слишком ценится, и в ряде случаев, снятая одежда не должна исчезать, или человек, думающий, что раздевает тебя – находиться под чарами… - поясняя это, Мураки  расстегнул пуговицы строгого темного пиджака, а после, не сводя взгляда с игриво настроенного гостя,  поймал пальцами язык стильного галстука, в элегантную косую полоску, и удостоверившись, что узел монолитен и галстук не ослабить, укоризненно взглянул на кицунэ, - поэтому одежду придется купить, и если ты собираешься носить подобные вещи, научиться завязывать галстук.
Казутака потянул за галстук,  словно за поводок, заставляя кицунэ податься вперед и чуть наклониться, достаточно, чтобы сам доктор мог склониться к его уху и прошептать:
-  И кому же в голову пришла эта блестящая идея – наводнить город ёкаями?
Этот, весьма интимный жест Первый советник вполне мог себе позволить в память о том прошлом, что являлось для него и Йошитакэ общим.

Кицунэ откровенно наслаждался своей игрой, своей соблазнительностью, в которой не сомневался, как не сомневался в лисьем своем обонянии или умении вгрызаться в горло своей жертве, вонзая острые зубы в податливую плоть, и Мураки, отмечая это, понимал, что человеческого самообладания против чар кицунэ, вздумай Йошитакэ ими воспользоваться, просто не хватит.  Они были не в Агарте, где каждая из масок первого советника являлась защитным амулетом, а помимо них на Мураки находились и иные талисманы, не позволяющие даже самым искусным чарам мононокэ затуманить человеческий разум.
- Не здесь и не сейчас, - прошептал он, не спеша, однако, отпускать язык галстука Йошитакэ, - весть о смерти Минамото-сама так опечалила меня, что едва ли я окажусь достаточно хорошим учителем,  лучше отправляйся назад в Киото, там доберись до двадцать первого дома на Нидзё-дори, и можешь устраиваться в шестидесятой квартире. Гостевая комната у меня обычно пустует, так что кровать в ней – в полном твоем распоряжении.  В кабинете, в ящике стола, есть наличность, если ты пожелаешь куда то выйти сегодня поужинать или просто развлечься. И вот тебе первый урок, Йошитакэ-сан, этот костюм слишком официален, а хаори с хакама слишком просты в своей традиционности. Поэтому постарайся выглядеть более… обыденно, если отправишься развлекаться по барам. И не приводи никого в мой дом.