Перекрёсток |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Перекрёсток » Отрывной календарь » YnM-6. "Опасности недосказанностей"
1. Жанр|тематика|фандом:
---
Тематика: анимэ, мистика;
Фандом: Yami no Matsuei
2. Рейтинг и прочие характеристики:
---
3. Прием участников:
Закрыт.
4. Пожелания к игре:
----
5. Дополнительно:
Место:
Гонконг. Пансионат им. Св. Августина
Время:
Конец августа 1998 г.
Участники:
Рэймонд Скиннер, Мураки Казутака.
Полуденная духота загнала всех, у кого была хоть малейшая возможность, укрыться от солнца, в холодок кабинетов, офисов, салонов, собственных домов. Сквозь оконные стекла эти счастливцы рассматривали тех, кто вынужден был торопиться по делам, печься в автомобилях и лишь мечтать о глотке холодной воды и спасительной тени. Мураки, прилетевший в Гонконг утром, сразу приехал в пансионат имени Святого Августина, в прошлом являвшейся миссионерской клиникой, где проходили реабилитацию многие его пациенты, принадлежащие той особой категории, чьи дела никогда не хранились в кабинете больницы, а имена таинственным образом исчезали из всех больничных записей, словно эти люди никогда не обращались в старую клинику в Нагасаки. Так было и с госпожой Чен – красивой женщиной в летах, боящейся неизбежной деградации, на которую ее обрекал синдром Альцгеймера, и с господином Дюраном, заполучившем новое сердце, и с мистером Скиннером, которого доктор Мураки проводил в день их последней встречи почти до выхода из больничного холла, высказав пожелание увидеть Рэймонда на ногах в следующий раз.
И этот раз наступил.
Вот только мистер Скиннер, как и другие пациенты Мураки, с каждым из которых он уже побеседовал, не был предупрежден о визите. А с пожеланиями Мураки в этом реабилитационном центре всегда считались.
Короткий требовательный стук в безликую белую дверь двухкомнатного номера, где жил Рэймонд, предупредил о госте, но им могла оказаться и горничная и массажист, если пациент центра желал получать сеансы в своем номере, а не в кабинете, и медсестра, принесшая лекарства, которые необходимо было принимать в данный час.
- Не ждали?
Каучуковый наконечник трости мягко чпокал, соприкасаясь с мраморным полом галереи. Сегодняшние сто шагов дались Скиннеру нелегко – мышцы бёдер и лодыжки ныли, колени уже совсем ослабли, а ведь вроде и добавили всего пятнадцать шагов по сравнению со вчерашней нормой – но уж очень хотелось достичь заветного рубежа сотни. С темных волос Рэймонда почти капало постыдно, будто он пробегал за мячом целый футбольный матч – вообще-то Восьмой неплохо переносил жару, но сейчас к ней присоединилась ещё и усталость, так что бывший штурман с незаслуженной досадой покосился на пальмы, еле-еле шевелившие лохматыми лапами под слабым западным ветром за стеклянной стеной.
Путеводители на мелованной бумаге уверяли, будто погода в Гонконге в сентябре несколько улучшается – становится менее влажно и чуть менее жарко. Наверное, это даже соответствовало действительности, но, похоже, проверить это Рэю удастся только отчасти, ведь курс реабилитации в этом пансионате подходил к концу как раз в середине сентября. «Чудесное место, между прочим», – прежде чем свернуть в коридор покороче, Скиннер переложил трость в правую руку и вытер пот со лба сгибом локтя левой, отметив, что рукав домашнего ещё, светло-серого юката заметно промок. – «Можно сказать, блаженное… как Августин, давший ему имя».
Когда доктор Мураки через пару недель после операции предложил Восьмому продолжить лечение здесь, в Гонконге, как шотландец мог не согласиться? Все было за то, чтобы перебраться из клиники сюда: во-первых, цены за пребывание куда как мягче (штурман не был беден, скажем так, но деньги зарабатывал сам, и беречь умел, а платить за то, чтоб и дальше перемирать в ненавистных стенах больницы, если можно получать назначенные процедуры и жить в почти домашних условиях – увольте!), во-вторых, койкоместо в Нагасаки, нужное кому-то гораздо больше, совесть не позволяла занимать, считай, впустую, ну и, в-третьих, как было удержаться и не посетить, не обжить уже бывшую британскую колонию? Сколько бы коммунистические власти Китая не твердили заветные формулы «Одна страна – две системы» и «Гонконгом управляют сами гонконгцы в условиях высокой степени автономии», кто его знает, как оно всё будет на самом деле.
«Хотя... Может, и зря я так о них думаю, надо будет как-нибудь посетить континентальный Китай... Как там говорил умница Марк Твен? «Путешествия – лучшее лекарство от невежества и предрассудков». – Рэймонд, услышав стук и слова, поднял взгляд от прожилок на мраморе, и замер на полушаге: доктор? – сердце пропустило удар. И Восьмой, не сказал бы точно, отчего – из-за обжегшего холодом опасения, или... потому что знакомая белая фигура была чертовски, изысканно и опасно красива.
– Не ждал, Мураки-сама, – честно ответил прищурившийся Скиннер, стараясь, чтобы шаги, оставшиеся до двери номера, получились твёрдыми. – Но Вы ведь всё же зайдёте? Я рад Вас видеть.
И ведь не соврал.
Отредактировано Буси (2013-07-28 02:09:35)
Идущего по коридору мужчину Мураки оглядел оценивающе и даже предвзято, но с видимым удовольствием – так творец, отойдя на расстояние от законченного полотна или завершенной скульптуры, с которой еще не стряхнули каменную пыль, смотрит на плоды своего труда, являясь в тот момент уже не создателем, но зрителем. Самым первым и самым критично настроенным.
И только после того, как взгляд, опустившись до уровня колен, взметнулся вверх, и остановился на напряженном от усилий лице пациента, Мураки удовлетворенно улыбнулся и склонил голову, предпочтя сейчас японское приветствие европейскому рукопожатию.
- Было бы странно отказываться, приехав в Гонконг специально ради встречи с вами, - тонкая улыбка тронула бледные губы врача, - надеюсь, вам здесь нравится.
Он дождался, пока мужчина приблизится достаточно, чтобы открыть дверь в номер, но при этом отслеживал каждый шаг Скиннера, ловил изменения его мимики и взгляда, словно сопоставлял ожидаемое и увиденное.
- Кстати, в клинику дважды звонила мисс Бартез, - сообщил он, - во второй раз ее соединили со мной и я позволил себе дать ей адрес этого пансионата. Ваша компаньонка так трогательно о вас беспокоится, что даже я не устоял перед ее напором и обаянием. Возможно, она прилетит сегодня.
О Клер Бартез Казутака упомянул не просто так. При первой встрече с Рэймондом, ему показалось, что бывший штурман привязан к своей компаньонке едва ли не на уровне желания заполучить ее внимание и заботу в постоянное пользование, расплатившись за это своей фамилией и чековой книжкой. И теперь ему хотелось посмотреть, насколько изменилась температура этих раздражающе нежных отношений, оценить готовность Скиннера к переменам и свободе от чужого участия, поддержки и помощи.
Шагать под таким взглядом доктора, прямо-таки колючим, почти что разлагающим на составляющие каждое из сделанных пациентом движений – вольных или невольных, было непросто, очень непросто, однако Восьмой с задачей справился, можно даже сказать – с честью, пусть и взмок еще сильнее от стараний. Но удовлетворение, проникающее постепенно в этот суровый взгляд светлых узких глаз, на который Скиннер и шёл, будто на луч маяка, и одобрительная улыбка, мелькнувшая на тонких губах, не просто наградой стали – окрылили прямо, даже усталость схлынула на какое-то время. Мураки-сама был доволен своей работой, а значит, и Рэймондом был доволен – тому так почему-то показалось, будто, ни слова ни говоря, лишь поклонившись слегка, доктор и усилия бывшего штурмана похвалил… а усилий в последние полтора месяца пришлось сделать немало, и давались они не даром – путь к здоровью оказался усыпан больше шипами, чем лепестками роз. Шотландец вернул любезный поклон, губы дрогнули в смущённой улыбке:
– Разве мне могло не понравиться? Здесь просто рай… – вынимая ключ-карту из кармана, Рэй заодно поднял плечо, снова вытирая им капли со скулы и подбородка. – …жарковатый только, – без жалобы, но с лёгкой насмешкой над собой добавил он.
Удивление от того, что доктор приехал в Гонконг специально из-за него, сменилось другим – о новости о приезде бывшей компаньонки.
– Клер – чудо. – Скиннер снова улыбнулся, толкая ладонью отпертую дверь. – Она так заботится обо мне, что не заботится о себе. – Он качнул головой, с лёгкой тревогой взглянув на Мураки: – Не опасны ли беременным такие долгие перелёты, доктор? Срок у нее, конечно, ещё маленький… – бывший штурман сделал рукой лёгкий жест, приглашая дорогого гостя войти в номер. – …но мне не хотелось бы, чтобы её муж обижался на меня, если что-то случится с малышом.
Отредактировано Буси (2013-07-30 19:47:52)
Пожалуй, в жизни Мураки не существовало человека, о чьем самочувствии или состоянии он бы волновался подобно тому, как Скиннер беспокоился о своей компаньонке. И причиной тому была не душевная черствость, а осознание, что от его беспокойства в жизни других людей всё равно ничего не изменится, а потому Казутака освободил для себя время и эмоциональные ресурсы, перестав волноваться о ком-либо, даже о тех, кто был ему близок. Зато чужие проявления заботы и участия вызывали у него странное, граничащее с непонимающей брезгливостью состояние. Так и сейчас, когда шотландец выразил беспокойство о своей компаньонке, Казутака сдержанно кивнул, и обронил:
- Некоторые женщины даже рожали на борту самолета, и весьма благополучно, так что оставьте беспокойство супругу. Мне помнится, на момент нашего знакомства она не была замужем.
Скиннер оказался довольно высок – выше, чем предполагал врач, и, оценив его телосложение, Мураки порадовался за то, что этот человек вскоре вернется к полноценной жизни, и по праву сильных и красивых, будет решать, как распоряжаться ею. Хотя, будучи идеалистом и человеком в сути своей честным, едва ли сумеет сделать это с умом, в понимании самого Мураки.
- Но я прилетел не только ради того, чтобы рассказать вам о беспокойстве мисс Бартез, которая теперь, я полагаю, миссис…? 0 вежливо-впоросительная интонация в голосе доктора позволяла Рэймонду самому решить, открывать ли собеседнику новую фамилию Клер, или не отвлекаться на это.
- Меня больше интересуют Ваши планы на обозримое будущее, после того, как Вы покинете пансионат Св. Августина.
– Миссис Экин, – с улыбкой закончил шотландец зависшую фразу хирурга. – Они жили в гражданском браке со вторым моим компаньоном, когда мы с Вами познакомились на борту «Королевы Камелии», а полгода назад Клер вышла за него замуж по-настоящему.
Рэй мягко улыбнулся, действительно успокоенный словами Мураки. В конце концов, Клерхен – здоровая молодая женщина, да и… не всякое же вероятное несчастье случается. Как гласила одна из пословиц, записанных в старом блокноте с синей обложкой – «Не столько смертей, сколько болестéй».
– Присаживайтесь, доктор, – с искренней любезностью пригласил Скиннер, проходя… всё же не проковыляв, в маленькую гостиную.
Дойдя до кресла, Рэймонд не совсем ловко, может быть, опустился в него, ещё пару секунд отставив напряжённо вытянутую руку с тростью, потом палка качнулась, он перехватил её изящно уже под рукоятью, находя деревянной помощнице уютное пристанище рядом с собой – прислонив её к креслу обок. И тут усталость взяла своё – бывший штурман с наслаждением вытянул, скрестив в лодыжках, гудящие ноги, а его спина слилась с кресельной спинкой с ленивой грацией утомления, руки спокойно и легко легли на подлокотники, спокойный и чуть лукавый взгляд с интересом и приязнью смерил доктора с головы до ног, пожалуй, даже любуясь:
– Планы? – Скиннер поправил разошедшийся ворот юката, аккуратно заправляя полы за пояс. – Верно ведь, мне снова можно учиться строить планы на будущее. – Губы Восьмого, откинувшего голову на спинку кресла, дрогнули в мягкой улыбке: – Пока я жил сегодняшним днём, и… просто писал очередную книгу и учился ходить. Но Вы правы, о будущем надо думать… теперь. Возможно, я вернусь в Шотландию, но пока… покидать Азию мне не хочется.
Отредактировано Буси (2013-07-31 18:18:56)
Как мало времени прошло со дня их знакомства на палубе «Королевы Камелии», и как сильно переменился Рэймонд Скиннер за это время, словно преодолел для себя какой-то рубеж. Один из многих, как полагал Мураки, в его непростой жизни, но этот опыт сделал мужчину мягче и спокойней, словно отшлифовал характер и огранил внешние проявления непростого нрава. Подобные перемены свидетельствуют о том, что человек вошел в пору мудрости, и не всегда она равнозначна старости. Хорошо бы, если бы для этого кареглазого шотландца полученный опыт стал ступенькой, первой и самой маленькой на пути к вершинам возможностей.
Мураки готов был вкладывать силы и время в развитие перспективных проектов, рассматривая своих пациентов таковыми, наравне с исследованиями и экспериментами, но только в такие проекты, что имели шансы на успех, и сейчас, устроившись в уютном глубоком кресле, раздумывал о том, что этот европеец вполне силен духом, чтобы выдержать путь до края бездны и не сойти с ума, заглянув в нее – в вечную, черную безысходность, ждущую всякого там, в посмертии. Но в Гонконг он прилетел вовсе не ради философских бесед на вечные темы гармонии добра и зла, противостояния свободы воли и рабской покорности и бессмысленности поисков смысла жизни. В договоре, подписанном Скиннером, не было ни слова об услуге, являющейся частью платы за «чудо», но тогда доктор пояснил, что к данному вопросу они вернутся не раньше, чем станет ясно, что полубездвижное существование в объятьях боли осталось в прошлой главе жизни и настало время начинать новую.
- Понимаю, - кивнул мужчина, - новые возможности открывают новые горизонты. Надеюсь, когда вы начнете строить планы на будущее, вы вспомните о том, что не записано в нашем договоре и позволите мне и моим друзьям располагать некоторым количеством вашего времени.
Светлая челка, падавшая на лицо, скрывала увечье Мураки, но даже сейчас внимательный взгляд его не был добр, хотя голос звучал мягко и при должном оптимизме и человеколюбии, тон можно было счесть дружелюбным.
- Вы же еще не отказались от своего кресла? – уточнил он, обводя взглядом комнату и заметил инвалидное кресло в углу, между тумбочкой и стеной, словно владелец постарался спрятать его подальше и избавить себя от искушения облегчить свою жизнь при необходимости перемещаться в пространстве комнаты.
Доктор не побрезговал гостеприимством, в общем-то, тоже гостя здесь, в пансионате, устроился в кресле (и было видно, что удобно ему) так что сердце бывшего штурмана совсем успокоилось. То есть почти совсем, понимая, что вот так внезапно хирург появился-объявился в скромном номере пациента не для того, чтобы о погоде поболтать, какого-то, не то чтобы подвоха, но развития ситуации из вовсе благостной Восьмой ждал. И дождался.
«Вот оно что!» – лишь дослушав до конца вкрадчиво-любезную «арию японского гостя», «гость шотландский» взглянул на Мураки прямо… и бесстрашно. – «Всё верно, чего ещё можно ждать от азиатской аватары одноглазого хитреца с тысячей имен? «За дар ждут отдачи», да, Херьян?*» – взгляд тёмных и тёплых оттенком глаз ещё секунду блестел улыбкой, потом посерьёзнел.
Скиннера воспитывали гуманистом, и воспитали именно им, но... против природы ведь не попрёшь, верно? - и, видимо, результат воспитания случился именно потому, что личность его изначально имела некие врождённые свойства, грубо говоря, имелся подходящий для привоя подвой, способный принять взгляд и навыки человеколюбия, без чрезмерного насилия над собственным «я», без саморазрушения. Рэймонд искренне любил людей... что не мешало ему понимать – все друг другом пользуются, каждый час и всю жизнь. Это обстоятельство ничуть его не смущало, не рушило гуманистическую картину мира... потому что романтиком Восьмой не был очень давно, а может быть, не был им никогда, и розово-сопливый альтруизм не вызывал у него ничего, кроме недоверия и некоей брезгливой подозрительности. Даже святые были святыми небескорыстно, а в надежде на райское блаженство, или... потому что им нравилось быть святыми. Приятно им было себя уважать за беззаветное служение ближним… и это абсолютно нормально, хотя уже и не так небесно-прекрасно. Но Рэй не лез в небожители, не примерял нимба, понимая – в конце концов, он сам испытывал душевный дискомфорт, когда плохо было кому-то из близких, так что, устраивая им безоблачное бытие, он и себе облегчал жизнь. Это в порядке вещей. Греха в том он не видел не малейшего. А вот неблагодарность сызмала считал прегрешением самым тяжким. Не заплатить за добро, пренебречь обязанностями перед тем, кто… У Рэя даже голос сел, это выяснилось, когда он заговорил:
– Вы вернули мне мою жизнь, Мураки-сама, – пришлось откашлять коротко хрипотцу, чтобы говорить отчётливо, – всю, сколько ее ни предстоит, со всеми её возможностями. И уж конечно, часть моего времени, сил и всего остального по праву принадлежит Вам, и тем, кого Вы назовете.
Он отвёл прямой и честный взгляд от лица хирурга, посмотрев туда, куда глядел Мураки, на сиротливо приткнутую в уголок гостиной коляску:
– Нет, я... не позволяю её убирать, сам не знаю, почему. И боюсь, в то же время, того, что она тут стоит. Наверное... – смущенно признался фантаст, вновь опуская ресницы и пристыженно улыбаясь, – я до сих пор не верю, что в действительности сам ходить могу. Все кажется, проснусь однажды – и очередной счастливый сон рассеется.
__________________________________________
*Херьян ("вождь войска") – одно из имён Одина
Отредактировано Буси (2013-08-02 02:30:26)
Что сидящий напротив доктора человек называл жизнью, Мураки представлял смутно. Прошлого, сколь бы насыщенным оно ни было – уже не вернуть, недавнее существование Скиннера тоже осталось позади, и едва ли отличалось разнообразием возможностей и впечатлений. Взгляд Казутаки стал чуть более рассеянным, даже задумчивым.
- Не жизни, нет, ею распоряжается только Бог, но возможностей - вполне вероятно. Мне не чужды некоторые идеи о стремлении к совершенству и желание отыскать способ продлить жизнь человеческую, однако, я не всесилен, и потому использую все доступные мне способы, чтобы обеспечивать работу своей клиники и лаборатории, и, как Вы можете догадаться, нуждаюсь в помощи других людей. Не все препараты доставляются легально, и не все вопросы с финансированием и получением разрешений на некоторые исследования решаются в общем порядке. Поэтому я могу только благодарить своих друзей за поддержку и, - Казутака сдержанно улыбнулся, подался вперед, словно вырываясь из умиротворяющего уюта своего кресла, и сел, сложив руки в замок на коленях и в упор глядя на собеседника, - рассчитывать, что достаточно благодарен, чтобы люди находили свою выгоду в сотрудничестве.
Он вовсе не собирался требовать со Скиннера исполнения каких-то конкретных условий, но и выкладывать все карты на стол, услышав о готовности человека отдать свой моральный долг, не спешил. Едва ли шотландец нуждался в деньгах настолько, чтобы рисковать своей свободой, но ведь в мире столько соблазнов, находящихся за пределами возможностей обычного человека, а там, за чертой, переступить которую мешает только трусость, замаскированная под мораль, безразличие и множество других эмоций, мотивов, особенностей отношения к вопросу, возможности становятся поистине безграничны.
Вот только плата за это высока.
- Чего Вы боитесь, мистер Скиннер? – резко сменив тему, но не отводя взгляда от мужчины, спросил вдруг доктор, - в данный момент, например.
– Я понимаю, доктор. – Рэймонд серьёзно кивнул, внимательно слушая хирурга и внимательно за ним наблюдая.
Нет, он не пожирал спасителя подобострастно взглядом, просто наблюдал, открывая для себя, безусловно, интересную человеческую натуру. И хотя виделись они с Мураки считанные разы, почему-то казалось, что сейчас доктор душой не кривит.
– Знаете... я хотел бы выделять некоторые средства на финансирование Ваших исследований, лучше регулярно. Что Вы скажете о трети суммы от продаж каждого из моих последующих изданий?
Когда Мураки в кресле подался вперёд, так стремительно, шотландец поймал себя на безотчетном до этого мига желании ласково и... успокаивающе погладить этого странного, завораживающего человека по голове... ну или по плечу хотя бы, потому что... потому что ноша его была тяжела. Скиннер не знал, даже примерно представлять не брался, в чём именно она состоит, но видел, что бремя это тяготит. Даже доктора, который, кажется, олицетворял собой сдержанность и твердость. Это действие было бы вопиюще невежливым, да и попросту невероятным, но прикоснуться к тонким слишком светлым волосам хотелось остро.
– Возможно, я не прав с точки зрения закона и общественной морали, но, думаю, если официальные институты медлят с выделением ресурсов таким, как Вы, выдающимся людям, им необходимо помогать частными вложениями. – Рэй вздохнул, сам не понимая, чему, вновь поправил полы юката.
И, затягивая пояс, вдруг застыдился себя – потного, вонючего, наверное, с волос почти что каплет... настоящий европейский варвар. – Скиннер слабо улыбнулся этой мысли, напомнил себе, что Мураки-сан на операционном столе имел сомнительное удовольствие наблюдать его в куда более откровенном и неприглядном виде, и... улыбнулся ещё раз – растерянно. Вопрос доктора по-настоящему озадачил Восьмого. Чем? Тем, что ответа на него не было – свой главный страх бывший штурман только что высказал, а больше…
– Я не знаю, – и в голос попало больше растерянности, чем Рэймонд позволил бы себе, говоря не с врачом, но ведь этой именно категории собеседников не лгут. – Это глупо прозвучит, но… кажется, ничего. – Тёмные глаза лишь сейчас блеснул усмешкой: – Доктор, а я точно ещё жив?
Отредактировано Буси (2013-08-05 13:19:15)
К ответу европейца, Казутака отнесся с предельным вниманием, словно ожидал найти в словах Скиннера какой-то подтекст или скрытый смысл. Заметил так же и что штурман, словно ему некуда деть руки, поправляет юката, но списал это на счет неловкости от присутствия постороннего, да и странные вопросы самого доктора уверенности недавнему пациенту не добавляли.
- Значит, в вашей жизни нет того, что было бы по-настоящему важно, - заключил он спокойно, словно оглашал диагноз или выносил приговор, - и даже по-настоящему важной цели нет. Жаль, страхи наши делают нас сильнее всякий раз, когда мы преодолеваем их, даже в мелочах. Но, думаю, как только в Вашей жизни появится то, что вы не пожелаете терять ни за что на свете – человек ли, или важное дело, которому Вы отдадитесь без остатка, придёт и желание защищать и беречь это.
Мураки не сомневался, что в жизни штурмана это «нечто» уже было и, может быть, даже не раз. Но у него сложилось впечатление, что инвалидное кресло заставило шотландца пройти серьезный урок непривязанности и, как мудрые даосы, Рэймонд оставил вместе с привязанностями и страстями свои страхи лишиться объекта своих эмоций. Для человека, идущего путем просветления – это было хорошо, но для того, кто хочет всё и сразу – лишено смысла.
Вот только хватит ли у бывшего штурмана смелости, чтобы желать невозможного?
- Жизнь – весьма многогранное понятие – произнес он улыбаясь так, как улыбаются люди, знающие какую-то тайну, связанную с собеседником или предметом разговора, но не считающие нужным рассказывать её, однако не откажущие себе в удовольствие поддразнить ничего не подозревающего человека тонким намеком, - оно включает в себя и растительное существование и событийную насыщенность дней, что отведены человеку. А теперь ответьте на свой вопрос, насколько Вы живы? Насколько хотите быть живым?
Он не изменил напряженной позы и сидел так, словно готов был в любой момент вскочить на ноги, и это вынужденное безделье тяготило его, однако лицо оставалось спокойными расслабленным.
Как ни странно, теперь всякая нервозность покинула Восьмого, он был слегка растерян, но не встревожен, не обеспокоен. Руки, которым нечем больше стало заняться, безмятежно легли на подлокотники, суховатые смуглые пальцы расслабились. Выслушав мнение доктора, весьма напоминающее диагноз, бывший штурман спокойно и вдумчиво кивнул, посмотрев на собеседника прямо. Он не улыбался, но будто светился странным ровным умиротворением, и голос его негромкий был ровен и глубок, когда Скиннер заговорил:
– Йера, Эйваз, Хагалаз, доктор. Эти руны выпали мне нынче утром, и… как обычно, они не солгали. Знаете, каково единственное толкование этого расклада? – его спокойные тёмно-карие глаза внимательно следили за напружиненным хирургом. – Пройденный этап.
Иногда, нечасто, только в ситуации «витязь на распутье», Скиннер действительно вытаскивал из бархатного мешочка одну или три деревянные плашки величиной с ноготь с выжженными на ровной поверности лаконичными знаками. Не с вопросом «Что делать?», то есть этот вопрос даже не требовался иногда, ведь собственный ум Восьмого отключался только на время наркоза, и вполне мог ответить на него сам, если происходящее становилось более-менее ясной структурой. Для этого и использовались руны.
– Я, конечно, жив, доктор, более чем жив, однако… – Рэймонд чуть улыбнулся, качнув головой. – Вы правы, я сейчас на нулевой точке – мечта сбылась, цель достигнута, старые страхи недействительны, новых… я пока не нажил. – Бывший штурман умолк на секунду, провёл ладонями по кресельным подлокотникам и открыто улыбнулся. – Но я готов к событийной насыщенности, мне необходимо начать что-то иное, что-то, пока мной не испытанное.
Отредактировано Буси (2013-08-05 00:16:38)
Длинная челка, скрывавшая половину лица Мураки, лишала его мимику симметрии, отчего лукавый прищур производил странное, недоброе впечатление.
- Жизнь с чистого листа, мистер Скиннер, не так ли? – проговорил он, - и вы, как писатель, можете написать эту историю такой, как захотите.
Мураки не рассуждал, а утверждал, уверенно и спокойно, словно не сомневался в возможностях своего пациента.
- Начните, к примеру, с того, что завтра, найдя десяток поводов отказаться, скажете «да». Может я и не умею писать, но, как человек, ценящий хорошие завязки, полагаю, что сказать нет можно всегда, а вот момент сказать «да» может больше не представиться.
Он помолчал с полминуты, позволяя Скиннеру обдумать услышанное, но не ожидая ответа или комментария, а после, взглянув на наручные часы, заметил:
- У вас, кажется, скоро обед. Не буду отнимать у вас время, - Казутака поднялся и вынул из кармана карточку отеля, где остановился в Гонконге, - позвоните мне завтра, если захотите встретиться вне пансиона и за вами отправят машину.
Карточка легла на полированную поверхность столика, на миг отразившую серьезное лицо светловолосого гостя. И Мураки, предупредительно обронив: «Не поднимайтесь, чтобы меня проводить, не стоит, - направился к двери.
− Именно так, доктор, жизнь с чистого листа, − вдумчиво согласился бывший штурман, столь же вдумчиво рассматривая усмешку странного всё-таки господина Мураки. − На самом деле в каждую человеческую жизнь входит несколько отдельных жизненных циклов… не зря же «Книга перемен» заканчивается фразой «Всё только начинается». Так что действительно… пришла пора начать новую историю, спасибо Вам за это.
Рэймонд снова сидел прямо и ещё раз с глубоким почтением поклонился врачу. От всего сердца, искренне. Каким бы необычным, каким бы порой отстраненным и даже холодным, даже пугающим тот ни казался Восьмому, иногда до неприятия, но это не имело никакого значения. Дело своё доктор знал туго и на ноги Скиннера поставил, так что… «Неважно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей», − как говорил дедушка Мао. Нет… даже не так; скорее тут годился больше другой афоризм того же автора: «Пусть расцветают сто цветов» − именно непохожесть Мураки на всех прочих шотландца привлекала… очень привлекала. Потому, совершенно не кривя душой, хоть и подумав те самые полминуты, почти ровно столько, пока доктор держал паузу, Рэймонд кивнул, уже не кланяясь, но соглашаясь:
− Лучше жалеть о сделанном, чем об упущенной возможности, я всегда считал так. Сделанное можно исправить, не совершённое же навсегда отдается в душе сожалением. – Он ещё десяток секунд помедлил, оглядывая то на врача, посмотревшего на часы, то на карточку, лёгшую нас стол. – Я скажу «да», потому что… хочу этого, и потому что обещал Вам. Думаю, и такси для поездки не станет проблемой.
Вопреки словам хирурга, он всё-таки встал, чтобы гостя проводить – отдохнуть успеется и после, и дверь уходящему открыл сам, улыбнувшись тепло.
− До завтра, доктор. Встретимся завтра после полудня, если Вы не против.
Вы здесь » Перекрёсток » Отрывной календарь » YnM-6. "Опасности недосказанностей"