Управляющий  заведением, на воротах которого красовалась мраморная табличка: "Школа для неимущих сирот общества "Галаад" был человеком скромным, тихим и стыдливым, а еще обладал весьма поэтическим воображением и неоцененной окружающими склонностью к изящным беседам, потому называл он свою школу не иначе, как «цветником» или «садом», а девочек – лилиями и розами, всякий раз стыдливо опуская глаза, когда хвалил красоту тех, кто по понятным для покровителей школы причинам уже был причислен к розарию. О «лилиях» же говорил легко и с особенной нежностью – так счастливый отец рассказывает о своих маленьких дочках. Звали этого господина – Спенсер Рид, был он уже немолод, плотен телом, плешив, имел желтые от табака пальцы, крупные, лошадиные зубы и добрые глаза печального сказочника. Говаривали, что мистер Рид оставил то ли в Портсмуте то ли в Морпете жену и перебрался в Сити, еще лет двадцать назад, но супругу свою в город так и не перевез. А еще говаривали, будто он знается с людьми из высших слоев общества и нередко приезжает домой в гербовых каретах. Последнее было правдой. И почти каждой из юных воспитанниц школы общества «Галаад» единожды выпадало счастье сопровождать мистера Рида в этих поездках.

Чтобы познакомиться с этим господином, Джейсону Лоуренсу, репортеру из «Пэлл Мэлл газет» потребовалось почти три месяца. За это время он узнал о будущем своем знакомце всё: от имени портного, обшивающего и мистера Рида и воспитанниц его заведения до сорта его любимого табака.  Еще месяц прошел за редкими встречами в клубе, обсуждениями новостей, погоды, результатов скачек и литературных новинок. И слушая разглагольствования Рида о современной литературе, Лоуренс порой ловил себя на фантазии, будто сжимает пальцами толстую бледную шею мужчины – столь глупы и напыщенны были рассуждения управляющего школы для сирот, и сколь бы не старался Рид казаться человеком образованным, стоило ему взяться высказывать свои суждения, как все его усилия пропадали даром. Но терпение Лоуренса было вознаграждено и однажды он получил снисходительное предложение посмотреть на воспитанниц школы. Правда накануне журналисту пришлось выслушать соболезнования по поводу смерти американского дядюшки и сдержанные поздравления по поводу доставшегося наследства. Дядя Лоуренса действительно умер, а вот наследство американского золотопромышленника являлось плодом журналистского воображения, но ни у Рида ни у кого либо еще не было возможности проверить эту информацию.
И вот, майским, субботним вечером, Джейсон Лоуренс вышел из кэба у ворот школы и договорившись с кэбменом, что тот подъедет через два часа, постучал дверным молоточком в дверь.  Ждать пришлось недолго. Дверь отворилась и привратница – немолодая грузная женщина, спрсоив имя посетителя, пропустила  его во двор, угрюмо предложила следовать за собой и повела к двухэтажному особняку.
Для заведения, где воспитывались сироты, эта школа выглядела странно. Здесь было тихо, чисто, ухожено, так словно финансировалась работа школы не из благотворительных взносов, а из родительских выплат, каковые являются беременем для приличных семей, заботящихся о достойном образовании для своих дочерей.  Мистер Рид ожидал гостя в кабинете. Они выкурили по трубке, обсудили недавнюю женитьбу общего знакомого, придя к выводу, что Генри Торн может считать себя счастливчиком, получив за женой приданное в полторы тысячи фунтов, а после, предложив гостю экскурсию по школе, лысый старый сказочник, спросил: «а не желаете ли, мистер Лоуренс послушать, как поют и музицируют лилии моего цветника? У них сейчас как раз урок музыки.
- С большим удовольствием, улыбнулся журналист, предвкушая встречу с десятком девчушек  лет десяти-одиннадцати. Но в музыкальном зале, вокруг фортепиано, за которым сидела девушка лет пятнадцати, находились девочки, хоть и юные, но определенно старше десяти-одиннадцати лет.
- Поздоровайтесь с нашим гостем, девочки, - тут же раздался откуда-то слева сухой женский голос, и девочки, мгновенно прервавшись, поднялись, дабы присесть в скромных книксенах.
Представлять воспитанницам мистера Лоуренса, Рид не спешил. Указал гостю на диванчик подле стены и велел девочкам продолжать занятие.  Обладательницу сухого голоса, Рид  рассмотрел не сразу – та находилась за столом в глубине комнаты, сухая, выцветшая женщина лет пятидесяти, столь невзрачная, что журналист сомневался, узнает ли ее при встрече.  Миссис Бейтс, однако приблизилась, и была представлена Лоуренсу.
- Мы разучиваем «Ближе, Господь, к Тебе»  сегодня, - произнесла наставница, - и думаю, девочки достаточно преуспели в этом, чтобы исполнить гимн для сторонних слушателей.
- Я польщен, что мне досталась честь первым, вместе с мистером Ридом, оценить таланты ваших воспитанниц, - сдержанно улыбнулся Лоуренс, рассматривая учениц, мало похожих на пансионерок частных школ. Глаза у девочек блестели, лица были живее, и все они, совершенно определенно ничуть не боялись ни свою учительницу, ни мистера Рида – переглядывались, тихонько переговаривались, ожидая приказа начинать гимн.

Отредактировано Jason R. Lawrence (2013-07-14 12:58:12)

В пояснениях, кто же из девочек та самая мисс Рассел, чьи успехи заслужили похвалу наставницы, не было нужды.  Чистый, нежный, высокий голос солистки очаровал Лоуренса куда больше, нежели  изящные, правильные черты лица. Девочка была настоящей красавицей, но в сравнении с привлекательностью прочих учениц ее красоту сложно было назвать исключительной или  особенной. Еще одна деталь бросилась в глаза журналисту – класс был подобран так, что сравнивать девочек между собой оказалось необычайно сложно. Одна была рыженькой – из под чепца выбивались мелкие, непослушные кудряшки а зеленые глаза вызывали сравнение с кошачьими, две светлокожих девочки, очевидно обладательницы  светлых волос, были разными – одна голубоглазой и круглолицей, с приятными ямочками на щеках, другая же – с лицом узким и строгим, но зато огромными, влажными карими глазами. Странно и даже экзотично смотрелась среди прочих смуглянка, чье происхождение угадать было сложно – в ней текла то ли цыганская кровь, то ли вовсе индийская.  В пианистке Люис предположил шатенку, увидев завиток, выбивавшийс из под чепца вдоль девичьей шеи, а солистка…  мисс Рассел, следуя логике, должна была быть обладательницей темных волос.
Эта странная игра в угадывание неожиданно взволновала Джейсона, и он не заметил, как девочки допели. Обронил вежливое: «замечательно», что заставило некоторых из воспитанниц заулыбаться. И как ни странно, ни Рид, ни миссис Бейтс не придали излишней живости учениц особенного внимания.
- Ладно, мы не будем мешать вашему уроку, миссис Бейтс, - проворковал тихо и мягко мистер Рид, поднимаясь с дивана, - идемте, мистер Лоуренс,  я покажу вам, как расцвели наши дивные розы, у старших девочек как раз урок французского.
Лоуренс нехотя поднялся следом, но покидая музыкальный зал, невольно задержал взгляд на солистке, а за дверью спросил управляющего:
- А как зовут мисс Рассел?
- Нашу дивную пташку? – расплылся Рид в неприятной улыбке, - Кэтрин. У вас отменный вкус, мистер Рид, раз вы обратили на нее внимание. Должен сказать Вам, у этой девочки немало талантов, но подождите, я познакомлю Вас с другими, и Вы убедитесь, что все цветы в моем саду прекрасны.
«Розарий»  мистера Рида был куда больше. К нему были причислены и совсем юные воспитанницы, но встречаясь взглядом с этими прелестными созданиями, Лоуренс испытывал странное чувство, словно девочки ждали чего-то, рассчитывали, что в ответ на их пытливые и влекущие взоры, он улыбнется или позволит себе какой-то иной знак внимания.
- Вот они все – мои подопечные, цветочки мои, радующие взор, - подытожил Рид, когда показал гостю  «маленьких своих розочек», - всего мы обучаем тридцать двух девочек. И заметьте, многие из них потом становятся гувернантками,  и с благодарностью обучают детей своих покровителей, служат компаньонками для одиноких тетушек и стареющих матерей, умеют вести себя в обществе и не доставлять проблем…
- Вот как…
- Именно так, мистер  Лоуренс.  Так что если пожелаете взять опеку над одной из наших воспитанниц и принять участие в ее судьбе, вам стоит только сказать, какая пришлась вам по нраву.
Лоуренс едва не скривился от столь откровенного предложения, хотя именно его и ожидал.
Раздумывл он недолго:
- А можно ли поближе познакомиться с мисс Рассел?
- Можно, разумеется, вы должны будете пожертвовать школе скромную сумму в пять гиней и сможете видеться с мисс Рассел раз в неделю в течение месяца, в присутствии одной из воспитательниц. Следить за ее успехами, быть может, даже пожелаете обучить чему-нибудь.
«Десять гиней за четыре целомудренных свидания?!, - Лоуренс был ошарашен, - сколько же будет стоить возможность уединиться с девочкой, или увезти ее к себе на несколько дней?» Но вслух он сказал: «приму к сведению».
А через три дня, вечером, мисс Рассел была вызвана к посетителю.  Сопровождала ее одна из двух воспитательниц, следящих за порядком в комнатах девочек и  дисциплиной – миссис Торнтон – дама полная, но весьма привлекательная. Войдя вслед за девушкой в небольшую, уютную гостиную, она  спокойно развернула китайскую ширму, огородив ее примерно треть комнаты и устроилась там, со словами: «не беспокойтесь о моем присутствии, сэр».  Лоуренс, признаться, опасался, что дама эта устроится с каким-нибудь шитьем подле дверей и не спустит с ученицы глаз.
- Вечер добрый, мисс Рассел, - улыбнулся журналист девушке и жестом предложил устроиться на диванчике у окна.
Отчего-то только сейчас он обратил внимание, что сидеть на этом диванчике могут только двое и то очень близко друг от друга. Было здесь еще кресло и пара пуфиков у стен. В застекленном шкафчике красовались разные милые безделушки, а на низком столике рядом с диванчиком стояла китайская ваза с букетом нарциссов.
- Никак не могу забыть ваш дивный голос, - добавил он и предположил, чтобы только начать беседу, - вы, вероятно, мечтаете стать актрисой или петь в опере?

Подчеркнуто детский наряд ученицы школы общества Галаад не обманул внимательного взгляда мужчины, отметившего и приятную округлость оформившейся  уже груди, и изящество тонких запястий  и приятную форму  икр девушки.  Кэтрин Рассел оказалась чудо, как хороша, и при одной мысли о том, что за некоторую сумму денег это юное создание может поступить в полное его распоряжение на ночь, или даже несколько, у Лоуренса сбилось  дыхание.
- Читать, как поют в опере, мисс Рассел, - заметил Джейсон, - все равно, что слушать рассказы о вкусе устриц.  Никакие фантазии на этот счет не заменят одного единственного посещения  театра.
А ведь если найти девушке хорошего учителя, способного развить ее талант, этот голос заставит сладко трепетать сердца сотен людей, а сама мисс Рассел обретет не только поклонников своего таланта, но и обожателей ее красоты.
- Я не сказал бы, что страстно люблю театр, - признался журналист, - но стараюсь посещать все стоящие внимания новинки сезона. А учениц школы хоть раз водили в театр, хотя бы на пьесы Шекспира?
Ему захотелось расспросить девушку о десятке глупых и бессмысленных вещей – о любимых книгах,  поэтах, написанных тайно стихах,  о самых ненавистных наставниках и близких подругах.  Но вместо этого, он просто тепло и мягко улыбнулся, как никогда ощущая себя человеком взрослым, солидным и остепенившимся.  В свои двадцать семь лет Джейсон Лоуренс полагал, что достаточно повидал мир, поколесив по Европе и проведя год в Греции, в качестве  учителя у болезненного мальчика,  мать которого больше времени посвящала своим холстам и краскам,  нежели сыну и мужу, а отец  был занят своим торговым домом и, как иногда казалось Джейсону, всякий раз мучительно вспоминал имя собственного отпрыска, когда желал обратиться к нему за ужином.  Когда закончился срок контракта, Лоуренс предпочел получить расчет и вернуться в Лондон, где вскоре и нашел себе место в газете Пэлл-Мэлл.  Вот только не думал, что придется работать над столь деликатными темами, как стоимость девичьей невинности на рынке сладострастия.  Он не являлся образцом унылой добродетели,  и предпочитал общество рыженькой веселой девицы, необходимости  жениться, но никогда не жил ради воплощения своих интимных  желаний,  полагая, что довольно будет и того, если миссис Лоуренс ляжет в супружескую постель нетронутой. 
Джеймсу редко давали его годы, обычно ошибаясь в большую сторону, но исключительно из-за взгляда и манеры разговора, выдающих в журналисте человека вдумчивого, внимательного и осторожного в словах. Но, несмотря на эту особенность, его можно было бы назвать привлекательным, если для этого эпитета довольно обладать правильными, тонкими чертами лица и высоким лбом. Однако лицо его сложно было назвать запоминающимся.

Серьезность, с которой девушка заявила о знакомстве с «мистером Шекспиром» вызвала у журналиста искреннюю улыбку. Ни «Эсфирь» ни «диалог» Лоуренсу не были знакомы,  но прежде чем причислить собеседницу к бесчисленному сонму девиц, чья красота  позволяет простить им и недалекость ума, и эгоистичность, и расточительность, и еще добрую дюжину недостатков, мужчина счел необходимым уточнить:
- Вы говорите о Вильяме Шекспире, авторе «Гамлета» и «Короля Лир»?
Признание Кэтрин о невозможности покидать школу, журналиста не удивило – у пансионатов всегда были строгие правила, но  они как-то плохо сочетались с десятью гинеями, отданными за встречи с этой девушкой и рассказами о «цветнике» мистера Рида.
- Если захотите, я могу принести для Вас пару пьес, - предложил он девушке, и только когда слова слетели с уст, подумал, что стоило бы узнать у управляющего школы, можно ли делать её воспитанницам  подарки.